Отступление Наполеона из Москвы 7 сентября 1812 года

Оккупация Москвы Наполеоном продолжалась с 2 (14) сентября по 8 (20) октября 1812 года. Тяжело отозвались потеря и гибель столицы в сердцах русских. Но за порывами скорби и ужаса быстро наступил могучий прилив национально-религиозного чувства, в котором русский народ и почерпнул новые гигантские, непобедимые силы. Несмотря на убеждения многих приближенных, в том числе и Цесаревича Константина Павловича, давно уже считавших бесполезным дальнейшее сопротивление, Государь Александр I (отчасти под влиянием Шишкова), после такой жертвы, как Москва, твердо решился продолжать борьбу, не останавливаясь ни перед чем и не складывать оружия, пока не наступит отмщение за оскорбленное отечество и сокрушением самого Наполеона. Такое решение обнародовано в манифесте от 8 сентября. С этой минуты война вполне получила характер войны народной.

Положение французов в Москве сделалось ужасным. Остатки всякого рода запасов, не тронутые пожарами, были разграблены в первые же дни, подвозные средства давно уже не соответствовали непомерному удлинению операционной линии, и в армии наступила страшная нужда. За недостатком фуража армия с первых дней теряла уже сотни лошадей. Единственную возможность кормиться в Москве представляли фуражировки в ее окрестностях и подвозы, но в это время вокруг столицы раскинулись уже широкой сетью партизанские отряды шайки народного восстания, отрезывавшие неприятеля от последних источников жизни и с каждым днем наносившие ему громадный материальный и моральный ущерб.

Французы питались падалью, в войсках быстро развились болезни, и армия таяла с каждым днем. Чем дольше французы оставались в опустелой Москве, тем безнадежнее становилось их положенииe. Давно уже озабоченный грозными признаками, но убежденный прежними опытами, что порабощение столицы везде дарило мир, Наполеон все еще надеялся, что Император Александр I поддастся на мирные переговоры. Долго он искал удобного к ним предлога, наконец, написал письмо и отправил его через отставного русского офицера Яковлева.

В числе не успевших своевременно выехать из Москвы находился богач Яковлев. Дома его и родственников сгорели. Погорельцы вместе с прислугой и сотней крестьян бродили, ограбленные, по пепелищам Москвы. Наконец Яковлев обратился к маршалу Мортье с просьбой о пропуске для выезда из города. Об этом было доложено Наполеону, который пожелал видеть самого просителя.

При входе во дворец Яковлев был встречен секретарем Наполеона, Лагарпом, и введен в тронную залу, где Наполеон уже ожидал его. Снова заговорив о пожаре Москвы и графе Растопчине, Наполеон перешел к непосредственной цели своей беседы: «Вы желаете пропуск через мои аванпосты? Я согласен на это, но с условием: когда проводите своих, куда намереваетесь их проводить, поезжайте в Петербург. Императору будет весьма приятно видеть свидетеля - очевидца всех происшествий в Москве и выслушать ваш отчет».

Яковлев ответил, что правом личного доклада он не располагает.
- Вы можете обратиться к гофмаршалу, графу Толстому. Я его знаю. Он хороший человек. Вы можете приказать доложить о себе через камер-лакея. Вы можете, наконец, встретиться с государем в одной из его частных прогулок.
Яковлев заметил, что все эти пути кажутся ему неудобными.
- Хорошо. В таком случае я напишу письмо к императору. Я скажу ему, что пригласил вас к себе и говорил с вами.

Пожелав своему собеседнику счастливого пути, Наполеон отпустил его и на следующий день вместе с пропуском прислал ему свое письмо к Императору:
«Государь, брат мой! Узнав, что брат министра Вашего Величества при Кассельском дворе - здесь я призывал его к себе и говорил с ним. Я поручил ему отправиться к Вашему Величеству и выразить Вам мои чувства.
Прекрасная, великолепная Москва уже не существует! Граф Растопчин ее сжег. 400 зажигателен было поймано на месте преступления. Все они показали, что поджигают по приказаниям губернатора и начальника полиции. Они были расстреляны. Наконец, пожары, кажется, прекратились. Три четверти домов сделались добычей пламени, уцелела одна четвертая часть. Поступок ужасный и не имеющий цели. Того ли хотели, чтобы лишать нас некоторых способов продовольствия?
Но запасы находились в погребах, до которых не коснулся огонь. Впрочем, как можно было предавать огню один из прекраснейших городов в свете, созданный веками, для достижения такой незначительной цели? Точно также поступают, начиная с самого Смоленска, и от этого доведено до нищеты 600 тысяч семейств. Городские пожарные трубы были или изломаны, или увезены. 
Часть оружия из арсенала была роздана преступниками и нам пришлось выстрелами прогнать их из Кремля. Человечество, выгоды Вашего Величества и этого обширного города требовали вверить мне столицу, оставленную русскими войсками. Надо было оставить в ней власть, городовое управление и гражданскую стражу. 
Так поступили 2 раза в Вене, в Берлине, в Мадриде. Так поступили и вы в Милане, когда входил в него Суворов. Пожар дал солдатам право грабить, они оспаривали добычу у пламени. Если бы мог предполагать, что так поступают на основании повеления Вашего Величества, то не писал бы к вам этого письма. Но я считаю не согласным с вашими правилами, с вашим сердцем, с вашим светлым образом мыслей, чтобы вы допустили такие неистовства, недостойные ни великого монарха, ни великого народа. 
В то время, когда вывозили из Москвы пожарные трубы, в ней оставили 150 полевых орудий, 70 000 новых ружей, 1 600 000 патронов и много пороху, селитры, серы. Я веду войну с Вашим Величеством без всякого озлобления. Простая записочка от вас, прежде или после последнего сражения, остановила бы мое движение, и чтобы угодить вам, я пожертвовал бы выгодой вступить в Москву. Если Ваше Величество, хотя отчасти сохраняете прежние ко мне чувства, то вы благосклонно прочтете это письмо. Во всяком случае вы будете мне благодарны за то, что отдаю отчет Вашему Величеству о происходящем в Москве».

Император Александр получил письмо Наполеона, прочел его, но ответа не последовало.

Тогда маршал Бертье, по приказанию Наполеона, пишет 22 сентября Мюрату, неаполитанскому королю, командовавшему французским авангардом: «Его Величество, решившись отправить к русскому главнокомандующему одного из своих генерал-адъютантов, желает, чтобы вы поручили начальнику вашего штаба написать к начальнику неприятельского авангарда письмо в следующих выражениях: «Император, намереваясь отправить одного из своих генерал-адъютантов к князю Кутузову, желает знать день, час и место, где он может его принять». Это письмо должно быть передано под расписку начальника авангарда. Само собой понятно, что император предоставляет избрать удобное время для этого дела, чтобы оно не показалось вынужденным обстоятельствами. Генерал-адъютант, которого пошлет его императорское величество, приедет сегодня же в вашу квартиру».

Наполеон призвал к себе своего генерал-адъютанта Лористона и сказал ему: «Я желаю мира, мне нужен мир; я непременно хочу его заключить, только бы честь была спасена. Отправляйтесь немедленно в русский лагерь». Снабженный инструкциями и наставлениями, снабженный письмом Наполеона к князю Кутузову, Лористон в тот же день выехал из Москвы.

Лористон должен был приехать в нашу главную квартиру вечером 23 сентября. Проехав через весь наш лагерь, Лористон прибыль в деревню Леташевку (в 2-х верстах от Тарутина, по большой Калужской дороге) в половине одиннадцатого часа ночи. Фельдмаршал принял его в простой крестьянской избе, в одно окно, в которой был поставлен простой крестьянский стол, с двумя на нем свечами. По обеим сторонам стола стояли два таких же стула, на которых сели один против другого князь Кутузов и генерал Лористон. После нескольких вступительных разговоров, наконец, Лористон, обратясь к настоящей цели данного ему поручения, заговорил о мире.

- Эта война, - сказал он, - необыкновенная, ужасная, должна ли вечно продолжаться? Государь, мой повелитель, искренно желает положить конец несогласиям между двумя народами, великими и великодушными, и положить его навсегда.

- Не имею на то никакого наставления, - сказал Кутузов, - при отправлении меня к армии, слово мир ни разу не было упомянуто.

Впрочем, все эти слова, от вас мною услышанные, происходят ли они из собственного вашего суждения, или имеют источник свыше, я, ни в каком случае, передать своему государю не желаю. Меня бы прокляло потомство, если бы узнало, что я подал первый повод к какому бы то ни было примирению. Таково теперь общее настроение нашего народа.

После этого Лористон вручил Кутузову письмо Наполеона, служившее полномочием для открытия переговоров «о многих важных предметах». Лористон просил фельдмаршала исходатайствовать ему дозволение Императора Александра I приехать в Петербург для личных переговоров, и в ожидании ответа - заключить перемирие.

В перемирии Кутузов отказал Лористону, а первое его желание согласился исполнить, сказав, что «завтра едет в Петербург князь Волконский, и он с ним отправить свое донесете государю».

- Не лучше ли послать курьера, - заметил Лористон: - он доедет скорее.

Главнокомандующий отклонил это предложение и велел пригласить к себе князя Волконского. Когда он вошел, фельдмаршал, обращаясь к Лористону, сказал: «Государь запретил мне даже произносить слова: мир и перемирие. Спросите у князя Волконского, он прислан сюда подтвердить мне сию монаршую волю. Передав затем Волконскому сущность переговоров с французским уполномоченным, он сказал, что с ним пошлеть свое донесете государю о желании императора Наполеона, объявленном ему генералом Лористоном.

Лористон предложил князю Волконскому для сокращения пути ехать через Москву.

Но фельдмаршал и в этом отказал ему.

Лористон уехал из нашей квартиры в половине двенадцатого часа ночи смущенный и недовольный. Цель его посольства не удалась. Теперь Кутузов вполне убедился, что Наполеону далее уже идти было невозможно, что ему оставалось только отступать. И «чтобы еще более усыпить Наполеона в Москве, главнокомандующий счел нужным дать в разговоре с Лористоном всю надежду на мир».

К концу сентября начались заморозки, выпал снег, и установилась осенняя пора. Все попытки Наполеона вступить в мирные переговоры с Императором Александром I не имели успеха. Наполеон рассчитывал, что Император Александр отзовется и ответит ему, но ответа от русского Императора он не получал. Тогда Наполеон начал делать подготовительные распоряжения к выступлению из Москвы. В последних числах сентября и в начале октября, по приказанию Наполеона, вывезены были больные и раненые из Можайска, Рузы, Колоцкого монастыря и Москвы к Смоленску. Немногие оставлены в Москве и помещены в Воспитательном доме.

3 октября вывезены были трофеи - турецкие знамена и вызолоченный крест с колокольни Ивана Великого. Узнав, будто русские приписывают целость своего государства обладанию крестом на колокольне Ивана Великого, Наполеон приказал сорвать его, чтобы воздвигнуть потом над «Домом Инвалидов» в Париже. Когда этот крест снимали, над ним беспрестанно кружилась стая воронов. Наполеон, которому наскучило их унылое карканье, воскликнул: «Кажется, эти зловещие птицы хотят защищать его!»

По приказу Наполеона началось сосредоточение отдельных частей армии к Москве. Из Богородска подошел корпус маршала Нея, и 6 октября Наполеон произвел ему в Кремле парад. Когда войска с распущенными знаменами проходили мимо него под музыку церемониальным маршем, послышался отдаленный гул. Генерал Дюрок доложил Наполеону, что, по слухам, у Тарутина идет жестокий бой. По окончании парада прискакал адъютант Беранже с донесением о поражении атакованного Л. Л. Беннигсеном, Мюрата: убито 2 генерала, Дери и Фишер, а также 4 000 нижних чинов, потеряны 12 орудий и весь обоз, авангард фактически перестал существовать, так как оставшиеся войска крайне истощены.

Наполеон приказал немедленно выступать из Москвы на Калугу, Юхнов, Ельню к Смоленску. В Кремле Наполеон оставил сильный гарнизон Мортье, приказав ему поддерживать убеждение, что по овладению Калугой и Тулой, армия вернется в Москву.

7 октября началось выступление из Москвы. Наполеон вышел из Москвы со 107 тысячами человек и 569 орудиями. Бесконечными рядами вытянулась пехота, сохранившая еще кое-какой вид. Артиллерия едва поспевала за ней, лошади, истощенные голодухой, с трудом везли орудия и беспрестанно падали от изнеможения. Совсем жалкий вид представляла кавалерия, в рядах которой насчитывалось официально 14,5 тысяч лошадей, но из них только 4,5 тысячи гвардейской кавалерии в состоянии бы ли нести службу.

Позади войска в несколько рядов тянулось несметное количество экипажей, колясок, кареты, дрожек и бричек с нестроевыми чиновниками, вывезшими из города все свои пожитки, иностранными семьями, маркитантками, прислугой и артистками, которым Боссе предоставил ландо, а сам уселся верхом на пушку. Отчаянно ругавшаяся на всех языках огромная разношерстная толпа в крестьянских зипунах, священнических стихарях и женских юбках, окутанные меховыми боа, башлыками и шалями, согнувшись тащила на себе мешки с награбленным добром и с гиком и свистом подгоняла одров, веревками запряженных в до верху набитые всяким хламом фургоны, телеги, повозки и даже фуры для перевозки больных и раненых.
Среди этой толпы были и русские мужики. Было и так, что пеших офицеров обгоняли ехавшие в роскошных фаэтонах рядовые с девицами на коленях. «Можно было подумать, что подвигалась не Великая армия, а караван кочевников или полчище древних времен, возвращавшееся после набега с рабами и добычей».

У каждого моста, в каждом узком месте происходили заторы, и создавалась невероятная сумятица. Все останавливалось, перепутывалось и сбивалось в сплошной ком. Беспорядок и его неизбежные последствия не могли скрыться от Наполеона, но он уже не отважился посягнуть на ту добычу, которою сам соблазнял войска, на единственную награду за все перенесенное. Наполеон, выехав из города рано утром, попал уже в хвост колонны и, несмотря на окрики пролагавшего ему дорогу конвоя, едва пробивался сквозь эту толчею. К тому же Наполеон тащил за собой 2 громадных транспорта: один - с трофеями, захваченными в Москве (в том числе крест, снятый с колокольни Ивана Великого); другой с массой сокровищ и драгоценностей, преимущественно церковных, награбленных в Москве.

Источники:
"Иллюстрированная Отечественная война 1812 года". С-Петербург. 1887 г.
"Описание Отечественной войны в 1812 году", часть 2, С-Петербург. 1839 г.
"Памятники и медали в память боевых подвигов русской армии в войнах 1812, 1813 и 1814 годах и в память Императора Александра I", С.-Петербург. 1913 г.