Военный совет в Филях 1 (13) сентября 1812 года

В силу огромных потерь, понесенных русской армией в Бородинском сражении, Кутузов в ночь на 27 августа приказал отступать на Можайск. Русская армия снялась с позиций и, прикрываясь арьергардом М. И. Платова, отошла к Можайску и после полудня стала за ним лагерем.

28 августа Кутузов продолжал отступление. Неприятель преследовал все сильнее и сильнее. Кутузов усилил арьергард и вверил его М. А. Милорадовичу (заменив М. И. Платова). Милорадович заставил наседавшего на него Мюрата быть более осторожным.

Отступая после Бородина к Москве, 29 августа русская армия отошла к селению Крутицы, арьергард же Милорадовича остановился в 4 верстах, на позиции у села «Крымское». В 5 часов дня авангард Мюрата, у села Крымского, произвел нападение на арьергард Милорадовича. Произошло довольно крупное сражение. Милорадовичу удалось опрокинуть противника и удержать позиции. Французская кавалерия отступила. Потери наши у селения Крымского составили до 2 тысяч человек.

После этого сражения, продолжавшегося пять часов, неприятель, имея во главе Мюрата, следовал за русским арьергардом вне пушечного выстрела.

Продолжая отступление, русская армия 30 августа пришла к селу Ваземе, а 31 августа - к деревне Мамоновой. Здесь Кутузов приказал укрепить лагерь несколькими полевыми окопами, чтобы лучше скрыть свое намерение оставить Москву, уверить войска, что они еще будут сражаться для защиты столицы.

1 (13) сентября армия снова выступила и расположилась в двух верстах от Дорогомиловской заставы. Эта новая позиция была укреплена, точно так же, как и предыдущая. Войска и вся Россия ожидали вторичного боя под стенами Москвы. Для этого Л. Л. Беннигсеном была выбрана позиция между Москвой и Воробьевыми горами. Строились укрепления на Поклонной горе.

Рано утром 1 сентября 1812 года, князь Кутузов, в сопровождении многих генералов, прибыль на позиции. Кутузов и бывшие с ним генералы: М. Б. Барклай-де-Толли, А. П. Ермолов и Толь нашли позиции невыгодными в тактическом плане. Кутузов потребовал от Ермолова и Толя письменного доклада о недостатках позиций и созвал военный совет у себя в главной квартире в Филях.

Историческое описание Совета в Филях

1 (13) сентября 1812 года в деревне Филях в просторной мужицкой избе мужика Андрея Савостьянова, в два часа дня собрался совет.

В совете участвовали: главнокомандующий военный министр Барклай-де-Толли, генерал-от-кавалерии барон Л. Л. Беннигсен, генерал-от-инфантерии Дохтуров, генерал-лейтенанты: П. П. Коновницын, генерал-адъютант Ф. П. Уваров, граф Остерман-Толстой, А. П. Ермолов, Кайсаров, Толь и приехавший из арьергарда после всех Раевский. М. А. Милорадович не мог оставить арьергард, ибо он был в весьма близком расстоянии от неприятеля.


Вокруг елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумага, собралось так много народу, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку сели, пришедшие: А. П. Ермолов, Кайсаров и Толь.

Под самыми образами на первом месте, с Георгиевским крестом на шее, с бледным болезненным лицом и со своим высоким лбом, сливающимся с голой головою, сидел Барклай-де-Толли. Уже второй день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Ф. П. Уваров и не громким голосом (как и все говорили) что-то, быстро, делая жесты, сообщал Барклаю. Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны, облокотивши на руку, свою широкую со смелыми чертами и блестящими глазами голову, сидел граф Остерман-Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо П. П. Коновницына светилось нужною и хитрою улыбкою.

Все ждали Беннигсена. Его ждали от четырех до шести часов и все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.

Как только вошел в избу Л. Л. Беннигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но на столько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.

Беннигсен открыл совет вопросом:«оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?». (после Бородинского боя Беннигсен был послан Кутузовым - выискать позицию для нового боя под Москвою. Беннигсен остановился на пространстве между Москвой и Воробьевыми горами. Позиция была явно невыгодная, но Беннигсен упорно ее отстаивал на военном совете, рассчитывая, что если войска отступят без боя, то не он будет обвинен в трусости, а за поражение будет отвечать Кутузов).

Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливание Кутузова. Но это, продолжалось не долго.

«Священную и древнюю столицу России!», - вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Беннигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. «Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом). Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос, следующий: «Спасение России в армии. Выгоднее ли рисковать потерей армии и Москвы, приняв сражение, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение?». (Он откачнулся назад на спинку кресла).

Начались прения. Беннигсен не считал еще игру проигранной. Допуская мнения Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день в левое крыло французов. Мненя разделились, были споры в пользу и против этого мнения. А. П. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Беннигсена. Остальные генералы, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско.

«Я, господа», - сказал Кутузов, - «не могу одобрить план графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так например... (Кутузов как будто задумался, подыскивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Беннигсена )... Да вот хоть бы Фридландское сражение (Сражение под Фридландом в 1807 году, русскими войсками под командованием Беннигсена, было нами проиграно), которое, как я думаю, граф хорошо помнит) было... не вполне удачно только от того, что войска наши перестраивались в слишком близком расстоянии от неприятеля».

Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.

Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем. Во время одного из таких перерывов, Кутузов тяжело вздохнул, как бы собираясь говорить. Все оглянулись на него. Он медленно подошел к столу. Кутузов, воспользовавшись разногласием в мнениях членов совета, заключил заседание совета следующими словами: «С потерей Москвы не потеряна Россия. Первой обязанностью поставлю сохранить армию и сблизиться с теми войсками, которые идут к нам на подкрепление. Самым уступлением Москвы приготовим мы гибель неприятелю. Из Москвы я намерен идти по Рязанской дороге. Я чувствую, что придется платить за разбитые горшки, но я жертвую собой для блага отечества. Приказываю отступить!»

Эти заключительные слова звучали на французском языке: «Je sens que je payerai les pots casses, mais je me sacrifie pour le bien de ma patrie. J'ordonne la retraite» (Совет в Филях, по-видимому, шел на французском языке. Вероятно, для Беннигсена, который не владел русским языком).

Вслед за этим, генералы стали расходиться. Фельдмаршал остался один. Он ходил взад и вперед по избе, когда вошел к нему полковник Шнейдер, находившийся при нем 20 лет безотлучно. Пользуясь правом свободного с ним разговора, он старался его рассеять и заводил речь о разных предметах. Слова его оставались без ответа. «Где же мы остановимся?» - спросил он наконец. Будто пробужденный вопросом, Кутузов подошел к столу, сильно ударил об него кулаком и сказал: «Это мое дело; но уж доведу я проклятых французов, как в прошлом году турок, до того, что они будут жрать лошадиное мясо!»

Всю ночь Кутузов был чрезвычайно печален и, по свидетельству самого любимого и доверенного ему офицера Кайсарова, несколько раз горько плакал.

Источники:
"Иллюстрированная Отечественная война 1812 года". С-Петербург. 1887 г.
"Описание Отечественной войны в 1812 году", часть 2, С-Петербург. 1839 г.
"Памятники и медали в память боевых подвигов русской армии в войнах 1812, 1813 и 1814 годах и в память Императора Александра I", С.-Петербург. 1913 г.