Сперанский Михаил Михайлович

Сперанский Михаил Михайлович - российский государственный деятель, реформатор, законотворец. Ближайший советник императора Александра I, автор плана либеральных преобразований, инициатор создания Государственного совета и руководитель кодификации основных государственных законов Российской империи.

Его барельеф помещен в Новгороде на памятнике «1000-летие России» между изображениями двух императоров - Александра I и Николая I.


Михаил Михайлович родился 1 (12) января 1772 г. в селе Черкутине, Владимирской губернии. Его отец Михаил Васильевич был священником.

Почти два столетия священство в Черкутинской церкви передавалось по наследству от предков отца Михаила. Его сыну тоже предстояло продолжить это дело: наставлять на праведный путь часть прихожан своей церкви, одной из трех в богатом селе.

Способности Михаила Черкутинского с детства были выдающимися. Он рано освоил грамоту. В семь лет поступил в училище, а затем в семинарию, где всегда был первым учеником. Он знал всё, замечал каждую мелочь и получил от товарищей прозвище «всезнайка», а также «Спасовы очи».

Когда Михаил Михайлович заканчивал курс во Владимирской семинарии, новгородский митрополит Гавриил потребовал отправить лучших учеников в Санкт-Петербург, в Александро-Невскую лавру. Там планировалось создать Главную семинарию — будущую духовную академию столицы.

Как лучшего ученика, Михаила Черкутинского, прозванного в семинарии "Сперанским", т. е. внушающим большие надежды по своим способностям, первым послали из Владимира в Петербург.

В Петербурге Михаил Сперанский быстро превзошел своих сверстников. Уже в 20 лет, читая проповеди, он выделялся своим талантом и знаниями. Так впечатлил он митрополита Гавриила, что тот обратился в Святейший Синод с просьбой оставить Сперанского в Петербурге, а не отправлять его во Владимир для завершения учебы. Синод удовлетворил просьбу 9 января 1792 года, оставив Михаила наставником словесности.

Молодому наставнику предложили принять монашество. Он решительно отказался. Это удивило многих, но митрополит не стал настаивать. 8 апреля 1795 года он назначил Сперанского префектом главной семинарии.

Сперанский, несмотря на быстрый карьерный рост, не планировал продолжать преподавательскую деятельность. Его способности проявились при составлении курса риторики, где он показал не только глубокие знания, но и умение облекать сложные идеи в доступную форму. Благодаря стечению обстоятельств, судьба предоставила ему возможность для служебной карьеры, которая была доступна далеко не всем. Он стал известен и даже стал близким человеком в доме князя Алексея Борисовича Куракина. Существуют два различных рассказа о том, как Сперанский оказался в окружении Куракина.

По одному: некий чиновник Иванов, земляк Сперанского, также из семинаристов, по предложению князя отыскать человека молодого, легко пишущего, для поручения ему должности секретаря — указал на своего знакомца князю и привел его, в назначенное время.

По другой версии, которую приводил покойный Падин и которая тоже кажется очень вероятной, Сперанского рекомендовал Столыпин. Эта история передавалась через сына человека, который был очень близок со Сперанским. Пензенский помещик Алексей Емельянович Столыпин оказал князю А. Б. Куракину услугу — помог ему выйти из беды по взятому от казны подряду, связанной с подрядом на выставку вина со своего завода. Благодаря этому Столыпин стал знаком и дружен с князем, даже очень близок к нему.

Приехав в Петербург с сыном, чтобы по совету князя определить его на гражданскую службу, Столыпин понял, что нужно подготовить юношу к экзаменам. Дома его не учили, поэтому он взял учителя из Петербургской семинарии — Сперанского.

Быстрое выполнение поручения Столыпина стало поводом для рекомендации молодого наставника князю Куракину, который искал учителя словесности для своего сына. В это же время духовное начальство настаивало на монашестве. Сперанский понравился князю Куракину, и, вероятно, по его ходатайству, от учителя перестали требовать пострижения. Сперанский показал умение справляться с письменной корреспонденцией вельможи, довольствуясь его рассеянным заявлением, что нужно изложить в письме.

Вторая версия знакомства Сперанского с Куракиным наиболее ближе к делу. Факт очевиден — Куракин принял к себе Сперанского, который вскоре, благодаря своим способностям и умению быстро разбираться в делах, стал значимой фигурой в глазах князя.
Сперанский занимался множеством дел, в том числе в области экспедиции по проверке счетов — предтечи современного государственного контроля. Этой экспедицией руководил князь Алексей Борисович Куракин при Екатерине II.

С восшествием на престол Павла I Куракины, преданные новому императору, резко возвысились. Князь Алексей Борисович Куракин 4 декабря 1796 года стал генерал-прокурором, сменив графа Самойлова. Его секретарь, Сперанский, быстро освоивший французский язык, тоже получил шанс продвинуться.
Сперанскому пришлось оставить семинарию. В декабре 1796 года он подал прошение об увольнении митрополиту. А 2 января 1797 года Сперанский, получивший чин титулярного советника, был принят на службу к генерал-прокурору с окладом в 750 рублей в год — немалая сумма по тем временам.

Через три месяца Сперанский получил новый чин, еще через полгода — следующий, а в начале 1798 года — коллежского советника. Вскоре он стал статским советником. За полтора года он получил четыре чина. 8 августа 1798 года Куракина, назначенного сенатором, сменили на генерал-прокурора Лопухина. Сперанский, уже работавший экспедитором, думал уйти со службы, но покровитель воспротивился. Сперанский остался, и его, талантливого 26-летнего экспедитора, не только не стали преследовать как любимца предшественника, но вскоре отметили за его способности.

Не испытывая опасений за своё будущее, 3 ноября 1798 года Сперанский женился на англичанке, которую встретил случайно и полюбил с такой силой, что смерть его супруги в конце 1799 года, оставив его вдовцом в возрасте всего 27 лет, не вызвала у него желания снова связать себя узами брака. Однако скандальная хроника того времени упоминает о связи Сперанского с высокопоставленной дамой высшего света, не раскрывая, чем она закончилась.

Сперанский быстро поднимался по служебной лестнице и стал известен не только государю, но и цесаревичу Александру Павловичу. Вступление Александра I на престол кардинально изменило его положение. Дмитрий Петрович Трощинский, который тогда пользовался большим доверием императора, пригласил Сперанского к себе на работу. 19 марта 1801 года Сперанский был назначен статс-секретарём.

Судьба готовила Сперанского к будущим трудам. Он оказал важное содействие реформированию, благодаря своему усердию и профессионализму, и смог занять ключевое место в административной системе. Через полтора года после восшествия на престол Александра I, 8 сентября 1802 года, было учреждено министерство. Кочубей Виктор Павлович возглавил министерство внутренних дел и пригласил туда Сперанского, поручив ему управление второй экспедицией (департаментом внутренних дел) государственного благоустройства.

Все проекты, впрочем, по министерству писались Сперанским, и из-под пера его являлись один за другим положения в форме докладов:

• о классе свободных земледельцев (предоставлены министерством внутренних дел рассмотрения условий между помещиками и крестьянами 21 февраля 1803 года)
• о средствах исправления казенных зданий (24 февраля)
• о помощи крестьянам из-за неурожая (10 марта)
• о форме сношений правления колонистов с губернским правлением (16 марта)
• о генеральном межевании Малороссии (10 апреля)
• о помощи переселяющимся менонитам
• о распространении новороссийской казенной фабрики (21 апреля)&
• об определении врачей к кавказским минеральным водам (24 апреля)
• об учреждении в Петербурге комитета лифляндских дел(11 мая)
• о назначении непременных работников взамен крестьян, приписанных к котронским заводам (23 июня 23)
• о соляном производстве в Иркутской губернии (26 июня и 30 июля)
• об удержании фабрикантов от притеснения фабричных и отпуске денег для водворения переселенцев в Новороссийском крае

После освобождения крестьян важнейшими мероприятиями стали развитие тонкорунного овцеводства, поддержка почтовых сборов государственного казначейства, разрешение на свободную торговлю солью, реорганизация медицинской службы и стимулирование торговли в Одессе.

Министерство внутренних дел издало «Санкт-Петербургский журнал», в котором Сперанский публиковал свои статьи научного содержания, написанные изящным языком. Он также ввел его в деловую переписку, заменив бессвязное нанизывание фраз с целью запутать читателя.

Это нововведение, которое не понравилось дельцам, лишившимся одного из источников дохода, конечно, вызвало у них враждебность к реформатору. Они начали распространять бессмысленные клеветы в его адрес, но яд их не достиг Сперанского, который слишком быстро и высоко поднялся.

В 1806 году, когда Кочубей заболел, Сперанский стал главным делопроизводителем. Он часто докладывал государю о делах, и его отчетливое исполнение поручений понравилось Александру I. В 1807 году император уволил Сперанского из Министерства внутренних дел и взял его с собой в Витебск. В 1808 году они вместе отправились в Финляндию и Эрфурт, где Александр I встретился с Наполеоном I.

Сперанский понравился Наполеону, который, как известно, обладал даром очаровывать тех, кого хотел обласкать. Французский император, властитель Франции и полу-Европы, был восхищен Сперанским.

После Эрфурского свидания Сперанский стал близок к Александру I. Его назначили присутствующим в Совете Комиссии Законов, и вскоре он стал главным двигателем этого процесса, который ранее почти останавливался в руках Розенкампфа. В 1809 году, став товарищем министра юстиции, Сперанский сосредоточил в своих руках всю распорядительную часть Комиссии по составлению законов. В 1810 году, когда эту комиссию подчинили Государственному совету, Сперанский стал её единственным руководителем, получив должность директора.

Барон Корф рассказывал, что Сперанский перед внесением проекта в Государственный совет просматривал работу, вычёркивая большую часть текста. Старший письмоводитель Вронченко приводил исправленный документ в порядок, а четыре писца переписывали его. К началу заседания было готово несколько готовых глав. Так было составлено всё гражданское Уложение, две части которого Государственный совет одобрил в 1812 году.

Если этот поспешный труд не был безупречен в плане ненужных заимствований из кодекса Наполеона I, то и проект по улучшению финансовой системы, как и неосуществлённое Уложение, страдали от ошибок при плохом применении теории правильного государственного хозяйства, основанной на верных принципах.

Основные положения финансового плана включали: прекращение выпуска ассигнаций, сокращение государственных расходов, усиление контроля над ними и повышение налогов для покрытия чрезвычайных военных затрат. В 1810 году расходы были уменьшены на 20 миллионов. Экономические средства различных ведомств были переданы Государственному казначейству. Для восстановления доверия к финансовой системе был создан капитал для выкупа ассигнаций и учреждена Государственная комиссия по погашению долгов.

В качестве денежной единицы был сохранен серебряный рубль. Эти меры могли быть полезны, но их провал стал следствием злоупотреблений со стороны тех, кто отвечал за их реализацию. Первая часть займа прошла успешно, и продажа казенных имуществ в первый год (на 1/5 от общей суммы) состоялась. Однако дальше дело тормозили местные комиссии, намеренно усложняя формальности, чтобы вымогать деньги у покупателей. В итоге, в 1810 году расходы превысили бюджет на 56 миллионов рублей, что было совершенно непредвиденным при планировании бюджета.

Враги Сперанского, который был невиновен в этих трудностях, умышленно старались раздуть его мнимую вину до уровня преступления против государства. Клеветники видели в финансовом плане намеренное обеднение России с целью ее передачи Наполеону.

Клевета распространялась по мере возвышения Сперанского и усиления его доверия к монарху. Патриоты, не понимая замыслов законодателя, поддались на представления о вреде перемен, инициатором которых был Сперанский. Важнейшие законы, которые усилили ненависть к талантливому статс-секретарю-реформатору, включали указы об экзамене на чин 8-го класса и о придворных званиях. Последний из этих указов лишал камергеров и камер-юнкеров привилегии получать чины 4-го и 5-го класса напрямую по званию, без заслуг. Это было сделано для того, чтобы остановить чрезмерное накопление чиновников, неспособных к работе, но имевших право занимать важные должности по своему чину.

Вся группа недовольных запретом на использование легкого возвышения присоединилась к многочисленным представителям низшего чиновничества, лишенного возможности подняться выше титулярного советника без экзамена. Эти люди не могли влиять на ситуацию, но родовитые камергеры и камер-юнкеры активно выступали против Сперанского, выходца из низших слоев общества, в высшем обществе. Честолюбцы использовали их влияние, чтобы окончательно победить соперника, который казался уверенным и гордым.

Сперанский общался с Феофилактом Рязанским и Лопухиным, а его письма к ним подтверждают его склонность к религиозному мистицизму. Его представителем с крайними взглядами был князь Александр Николаевич Голицын, ровесник и близкий человек императора Александра I, обер-прокурор Святейшего Синода с 1803 года. Мистические беседы, несомненно, происходили и между Сперанским и Александром I, даже в последнее время, перед его удалением.

Первым шагом к более дерзким нападкам на любимца царя, его правую руку в вопросе реформ, стала записка, критикующая изменения в законодательстве и системе управления, написанная в 1810 году. Тогда её приписывали Арнфельду, но граф Корф более обоснованно связывал её с трудами Розенкампфа, который чувствовал себя оскорблённым вмешательством Сперанского в свою работу.

Граф Растопчин, вдохновлённый идеями Карамзина, представил его труды кружку великой княгини Екатерины Павловны. В записке «О старой и новой России» критиковалась легкомысленность реформ, чуждых историческому укладу страны. Неудовольствие Александра I при получении этой записки понятно: нападки на статс-секретаря, воплощавшего идеи монарха, фактически осуждали его личные стремления. Поэтому можно предположить, что такое нападение не представляло серьёзной угрозы для Сперанского.

В письме, которое приписывали самому Растопчину, Сперанского называли главой заговора в интересах Наполеона. Обвинение основывалось на предположении, что Сперанский советовал государю усилить польскую армию, чтобы оставить без защиты Петербург и Финляндию.

Донос предлагал использовать Балашова как орудие царской воли для отстранения Сперанского. Министр полиции сам готовил ловушку для Сперанского, рискуя подвергнуться опале.

В ссылке Сперанский утверждал, что Балашов ускорил его падение на два часа. Ловушка для Сперанского заключалась в предложении создать тайный комитет из трёх человек: Сперанского, Балашова и Арнфельдта. Этот комитет должен был управлять делами, используя Государственный совет, сенат и министерства в качестве своих инструментов, минуя монарха.

Сперанский отверг предложение, но не доложил об этом государю. Вместо этого, инициаторы доложили сами, объяснив его молчание недостаточной преданностью статс-секретаря и его предполагаемой хитростью. Они утверждали, что Сперанский отверг предложение устно, хотя в его уме еще теплилась надежда на новые предложения с признанием его первенства среди олигархов.

Александр I полностью ли поверил этому совету, неизвестно, но вечером 17 марта 1812 года Сперанский был вызван во дворец к восьми часам. В секретарской комнате его ждали дежурный генерал-адъютант и два министра. Однако Сперанский, как государственный секретарь и член Государственного совета, был вызван на аудиенцию раньше их, полную таинственных разоблачений.

Эта аудиенция продолжалась два часа. По ее окончании Сперанский вышел от государя в растерянном и убитом состоянии.

Государь тихо произнёс из дверей: «Прощайте, Михаил Михайлович!», когда тот собирал бумаги в секретарской.

Сперанский покинул дворец и направился к своему помощнику М. Я. Магницкому, который также был сослан. Однако он не застал его дома. Вернувшись к себе на Сергиевскую улицу, Сперанский обнаружил у себя А. Д. Балашова, министра полиции, который вручил ему указ о немедленном выезде. Вместе с приставом Петербургской полиции Сперанский покинул город.

Он был глубоко потрясён и не нашёл в себе сил разбудить дочь для прощания. В полночь он уже был в пути, взяв с собой только меховую шапку, которую одолжил у своего слуги.

Сперанский не ожидал, что проведёт вдали от столицы девять лет. В первое время он часто писал Государю, надеясь на скорое возвращение. Но, не получая ответов, он начал понимать, что прежние отношения вряд ли восстановятся. Тем не менее, он продолжал надеяться на возвращение, основываясь на словах Императора, сказанных во время последней аудиенции.

Однако вместо возвращения его ждали новые беды, как мы увидим. Александр I, как можно заключить по его словам, в первое время чувствовал тяжесть утраты близкого человека. 18 марта, на следующий день после высылки Сперанского, Император сказал князю Голицыну: «Если бы у тебя отсекли руку, ты наверняка кричал бы и жаловался, что тебе больно: у меня вчера отняли Сперанского, а он был моей правой рукой!»

В Нижнем Новгороде, за завтраком у епископа, Сперанский вскользь заметил, что Наполеон проявлял внимание к духовенству в завоеванных странах. Эти слова были истолкованы в донесении как намерение сделать духовенство послушным инструментом планов Бонапарта, которому Сперанский уже по петербургскому обвинению приписывался как предатель финансовыми реформами, которые якобы вели Россию к упадку и облегчали завоевателю победу. Этот донос, как лишняя искра, вызвал пожар, обрушив на голову изгнанника поток незаслуженных оскорблений со стороны предубежденного народа.

Удаление из Нижнего в Пермь и общее изгнание из-за подозрения в измене сломили статс-секретаря и законодателя. Потеряв надежду на лучшее, он нашел утешение в религии и занялся переводом книги Фомы Кемпийского «О подражании Христу». Применяя все свое сердце к этому источнику благ, который посылает испытания для нашего духовного роста, бывший министр обрел внутренний подъем, превосходящий его состояние в дни благополучия.

Спокойствие, которого ранее он не испытывал, терзаясь морально от осознания утраты значимости и финансовых проблем, постепенно возвращалось к Сперанскому. Одновременно с этим его материальное положение начало улучшаться.

Изгнанник всё глубже погружался в мистицизм, и это настроение нашло отражение в его письмах. Одно из них, адресованное государю-миротворцу Европы, так тронуло монарха, что было удовлетворено скромное желание Сперанского поселиться в своей Новгородской деревне. Ему было позволено обосноваться там.

Несомненно, что перед написанием этого письма, которое значительно улучшило положение изгнанника, было смиренное обращение к Аракчееву, для которого сосланный уже не представлял угрозы. Два года прошли с тех пор, как чувства Александра I к нему полностью охладели. Сперанский, поселившись в своём Великолепии (в 9 верстах от Новгорода) на основании разрешения, полученного 16 сентября 1814 года, в непосредственной близости от Аракчеевского Грузина, пытался завоевать расположение своего врага с помощью любезных писем. Несомненно, Аракчеев принимал участие в назначении Сперанскому после Перми тяжёлого и бездеятельного существования, которое так стремился избежать ум, жаждущий активности.

Прошло еще два года, пока дочь, Елизавета Михайловна, родившаяся 6 сентября 1799 года, окончательно не окончила свое образование. Спустя два месяца после ее рождения мать умерла. В октябре 1816 года бывший министр был назначен губернатором Пензы.

В указе о назначении туда было сказано, что изгнаннику предоставляется возможность «усердной службой очистить себя в полной мере». Эта фраза была ответом Сперанскому на его просьбу явиться в Петербург, лишая его возможности настаивать на этом. Стало быть, Сперанский не давал покоя временщику, проживая недалеко от столицы. Правда, ходатайства прибыть в Петербург Сперанский теперь возобновлял при каждом удобном случае, а его блестящее управление запущенной губернией, назначенной, скорее всего, с враждебной целью — запутать в новые интриги, часто предоставляло возможность настаивать на личном докладе дел монарху.

В 1818 году он подал ходатайства, и поскольку найти причину для отказа было сложно, Аракчееву предложили назначить Сперанского для расследования дел в Сибири, где возникли подозрения в управлении генерал-губернатора Пестеля при поддержке временщика. Это стало поводом для назначения Сперанского генерал-губернатором Сибири в рескрипте от 22 марта 1819 года. В особом письме императора было указано, что Сперанскому невозможно приехать в Петербург по домашним делам, как он просил. Император писал, что присутствие начальника в Сибири становится все более необходимым, и что поездка в Петербург добавит слишком много времени к пути.

Поручение отправиться в Сибирь было представлено в рескрипте как неотложная мера, от которой ожидалось больше пользы, чем от ревизии сенаторами.

Два года — это последний срок отсрочки для возвращения изгнанника, с обещанием после этого личных встреч с государем. Это был тяжелый подвиг и обширная задача, возложенная на способности и опыт человека, который в течение семи лет управлял всеми делами по улучшению порядка в империи. Сперанский, с горечью в сердце, принял и блестяще выполнил это поручение.

Ревизия стала самым почетным периодом его служебной карьеры, где он продемонстрировал все свои методы ускорения сложных процессов, которые внезапно стали очевидными и осветили мрак злоупотреблений, которые нарушители закона и правды считали невозможными раскрыть. Он предал суду главных виновных и освободил тысячи невинных от преследований.

В середине 1820 года Сперанский планировал завершить свои дела и переехать в Петербург. Однако 7 мая он получил приказ явиться туда не ранее марта следующего года. В этом рескрипте, который вызвал у изгнанника глубокое разочарование, также содержалось требование представить отчет о системе управления в Сибири перед отъездом. Таким образом, идея о том, что он останется там навсегда, была отвергнута.

В феврале 1820 года Сперанский покинул Иркутск, где были раскрыты серьезные преступления губернатора. Он отправился в Кяхту и Нерчинск. 7 марта генерал-губернатор вернулся в Иркутск, а в июле направил миссию в Пекин. 1 августа он окончательно покинул столицу Восточной Сибири. 11 августа он прибыл в Томск, где 17 августа получил разрешение покинуть Сибирь по своему усмотрению. Это фактически завершило его период изгнания.

8 октября Сперанский прибыл в Тобольск, откуда отправился 8 февраля 1812 года. 11 числа он был в Екатеринбурге, 14-го — в Кунгуре, а 15-го — в Перми. Затем он провёл два дня в пути до Казани, а в ночь на следующий день выехал из неё. До Симбирска он добирался один день, где пробыл два дня. С 25 февраля по 6 марта он находился в Пензе, занимаясь своими делами. 14 марта он прибыл в Москву, а 22-го числа встретился с дочерью в Царском Селе.

Девять лет и четыре дня прошли в изгнании. Накануне Благовещения было отправлено донесение государю о прибытии Сперанского, но встреча с монархом откладывалась не только из-за его отсутствия в столице, но и после его приезда. Сперанский был приглашен только через две недели. Встреча через девять лет показала, что он стал для государя чужим. Это отчуждение не изменилось и в последние четыре года жизни Александра I. Только с началом работы над полным собранием законов и сводом законов, Николай I получил возможность достойно оценить нестареющий ум Сперанского. Заседание Государственного совета 19 января 1833 года стало триумфом Сперанского.

За создание свода законов Николай I обнял его и, сняв с себя Андреевскую звезду, надел её на Сперанского.

1 (12) января 1839 г. Графское достоинство стало последней наградой Сперанского.

Скончался граф Сперанский 11 (23) февраля 1839 года от простуды. Михаил Михайлович Сперанский похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, которое сейчас известно как Некрополь мастеров искусств.


Литература: А. О. Бауман. "Русские бывшие деятели. Сборник портретов замечательных лиц прошлого времени с краткими биографическими очерками. Том II". 1878 г.