Александр Павлович Кутепов - очерки (Г. Слиозберг)

Я, как и все русские беженцы, знаком был заочно с личностью Александра Павловича Кутепова еще в Галлипольские дни.
Фигура Кутепова нам всем представлялась легендарной. Его огромный организаторский талант, его абсолютное умение влиять на массы армии, всеобщее к нему уважение офицерского состава, дисциплина, в которой он держал в тяжелые Галлипольские минуты много десятков тысяч человек, — все это окружало имя Кутепова особым обаянием, и в умах у нас, беженцев, делало его русским национальным героем, и много из наших надежд было связано с упованиями на деятельность и бдительность генерала Кутепова.

Легко себе потому представить, с каким удовольствием я принял сообщение о том, что А. П. Кутепов желал бы побеседовать со мной. Я понял, что ген. Кутепов хотел в беседе со мною выяснить некоторые отношения, входящие в понятия так называемого еврейского вопроса. Свидание наше состоялось. Ген. Кутепов сделал мне честь принять мое предложение позавтракать вместе с ним.

Я в первый раз тогда увидел Кутепова. Меня поразила, если можно так выразиться, простота его фигуры, — его движения, манера, говорить, свойственная ему легкая жестикуляция — все обнаруживало чисто русскую мощную фигуру, а глаза его свидетельствовали о той внутренней энергии, которой он был преисполнен.

Я уже из сведений, доходивших до меня раньше, знал, что Кутепов был одним из тех немногих военачальников, которые имели и желание и силу удерживать войсковые части от проявления разгула в вид еврейских погромов и насилий над отдельными личностями, характеризовавших время начавшегося развала Добровольческой Армии, и что в частях, находившихся под непосредственным властным влиянием Александра Павловича, не творилось того безобразия, которым, к несчастью, ознаменовывалось нахождение частей Добровольческой Армии в городах с еврейских населением.
С самого начала нашей беседы я почувствовал, что имею перед собою начальника армии, которому дорого спасение России, но который не желал бы, чтобы это спасение сопровождалось несчастьями для других, в частности, для евреев.

Наша беседа касалась прежней политики русского правительства по отношению к еврейскому населению в России и возможной роли его в государственном строительств обновленной родины постольку, поскольку на нашу политику будет влиять начальник армии, признанный, по нашему представлению участвовать, если не в уничтожении орд большевиков, то, по крайней мере, в установлении порядка в том хаосе, который, к сожалению, неминуемо будет сопровождать переход от большевицкого режима до сильной правильной и демократической государственной власти в России.

Невольно приходилось касаться и общих взглядов на будущее России. На меня особенно произвело впечатление понимания «абсолюта» России у генерала Кутепова. Россия, независимо от режима, независимо от социального строя, была для Кутепова — понятие самодовлеющее, но не совместимое с господством большевиков, уничтожающим самую сущность России, да и вообще всякого нормального, построенного на разумных моральных основаниях человеческого общежития. Россия и большевики, человечество и коммунистическая банда были, как мне понималось, в уме Кутепова понятиями несовместимыми.
Но он отлично понимал Россию монархическую, Россию демократическую, республиканскую, со строем капиталистическим или в виде исправленного капитализма на началах этики. Это все совмещалось в миросозерцании Кутепова, ибо во всех этих видах имелась «Россия», имелся русский народ, который должен творить свою историю свободно, разумно и справедливо. Такое понимание России не мирилось — и это было ясное впечатление, полученное мною из беседы с Кутеповым, повторенной еще пару раз, — с установлением политического и социального неравенства между частями населения России.

В его представлении, мне казалось, все элементы этого населения в совокупности представляли русский народ, который исстари умел совмещать и индивидуальности национальные с общим российским гражданским состоянием, творимым общей любовью к России, как таковой, и преданностью идее великодержавия России и создавшейся при нем русской культуре, не уничтожавшей и не стремившейся уничтожить отдельные национальные культуры в их проявлениях, не противоречащих общерусской культуре.

По моему убеждению, А. П. Кутепов оценивал ту роль, которую евреи могут играть в обновленной России и в строительстве ее экономической жизни. Само собою разумеется, что в представлении Кутепова не могло быть места идее мести, идее насилий, идее еврейских погромов и т. п. печальных проявлений народной тьмы, сгущенной вследствие губительного, высасывающего дух большевицкого режима.

У меня до сих пор осталась вера, что если бы Кутепову удалось осуществить свои намерения, и Россия была бы очищена от наносного зла большевизма, что имея во главе такого начальника, как Кутепов, армия послужила бы верным оплотом для восстановления порядка и укрепления нового режима, согласного с народной волей, обеспечением с ее стороны права и справедливости.
Легко понять то горестное чувство, которое охватило меня и моих единоверцев-единомышленников при известии о несчастье, постигшем Кутепова, память о котором лично я буду всегда сохранять.